Неточные совпадения
Вместо вопросов: «Почем, батюшка, продали меру овса? как воспользовались вчерашней порошей?» — говорили: «А что пишут
в газетах, не выпустили ли опять Наполеона из
острова?» Купцы этого сильно опасались, ибо совершенно верили предсказанию одного пророка, уже три года сидевшего
в остроге; пророк пришел неизвестно откуда
в лаптях и нагольном тулупе, страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть антихрист и держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью
морями, но после разорвет цепь и овладеет всем миром.
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали
в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским
островам; бывали
в молдавской, волошской,
в турецкой земле; изъездили всё Черное
море двухрульными козацкими челнами; нападали
в пятьдесят челнов
в ряд на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку.
Это было то место Днепра, где он, дотоле спертый порогами, брал наконец свое и шумел, как
море, разлившись по воле; где брошенные
в средину его
острова вытесняли его еще далее из берегов и волны его стлались широко по земле, не встречая ни утесов, ни возвышений.
Китайское
море. — Шквалы. — Выход
в Тихий океан. — Ураган. — Штили и жары. —
Остров Пиль, порт Ллойд. — Корвет «Оливуца» и транспорт Американской компании «Князь Меншиков». — Курьеры из России. — Поселенцы. — Прогулка, обед и вечер на берегу.
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега: он то приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя было решить, стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно
моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны
в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень к скалистой стене
острова, около которого он стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину бухты.
Как ни привыкнешь к
морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки: недели, иногда месяцы под парусами — не удовольствие, а необходимое зло.
В продолжительном плавании и сны перестают сниться береговые. То снится, что лежишь на окне каюты, на аршин от кипучей бездны, и любуешься узорами пены, а другой бок судна поднялся сажени на три от воды; то видишь
в тумане какой-нибудь новый
остров, хочется туда, да рифы мешают…
Но, слава Богу, однако ж, мы выбрались из лимана и, благополучно проскользнув между материком Азии и
островом Сахалином, вышли
в Охотское
море и бросили якорь у песчаной косы, перед маленьким нашим поселением, Петровским зимовьем.
Дорога пошла
в гору. Жарко. Мы сняли пальто: наши узкие костюмы, из сукна и других плотных материй, просто невозможны
в этих климатах. Каков жар должен быть летом! Хорошо еще, что ветер с
моря приносит со всех сторон постоянно прохладу! А всего
в 26-м градусе широты лежат эти благословенные
острова. Как не взять их под покровительство? Люди Соединенных Штатов совершенно правы, с своей стороны.
Пролив отделяет нагасакский берег от
острова Кагена, который,
в свою очередь, отделяется другим проливом от
острова Ивосима, а там чисто,
море — и больше ничего.
Любопытно также, как чукчи производят торговлю, то есть мену, с другим племенем, коргаулями, или карагаулями, живущими на
островах у устья рек, впадающих
в Ледовитое
море.
Когда мы обогнули восточный берег
острова и повернули к южному, нас ослепила великолепная и громадная картина, которая как будто поднималась из
моря, заслонила собой и небо, и океан, одна из тех картин, которые видишь
в панораме, на полотне, и не веришь, приписывая обольщению кисти.
От
островов Бонинсима до Японии — не путешествие, а прогулка, особенно
в августе: это лучшее время года
в тех местах. Небо и
море спорят друг с другом, кто лучше, кто тише, кто синее, — словом, кто более понравится путешественнику. Мы
в пять дней прошли 850 миль. Наше судно, как старшее, давало сигналы другим трем и одно из них вело на буксире. Таща его на двух канатах, мы могли видеться с бывшими там товарищами; иногда перемолвим и слово, написанное на большой доске складными буквами.
Теперь перенесемся
в Восточный океан,
в двадцатые градусы северной широты, к другой «опасной» минуте, пережитой у Ликейских
островов, о которой я ничего не сказал
в свое время. Я не упоминаю об урагане, встреченном нами
в Китайском
море, у группы
островов Баши, когда у нас зашаталась грот-мачта, грозя рухнуть и положить на бок фрегат. Об этом я подробно писал.
Оказалось, что он, возвращаясь с Шантарских
островов, зашел на Амагу и здесь узнал от А.И. Мерзлякова, что я ушел
в горы и должен выйти к
морю где-нибудь около реки Кулумбе.
В настоящее время во всем Уссурийском крае есть только три естественных питомника:
остров Аскольд
в заливе Петра Великого; горная область с правой стороны
в верховьях реки Судзухе (местность Юм-бей-си) и небольшой участок на побережье Японского
моря, между реками Кулумбе и Найной (мыс Арка).
Большие обнажения на берегу
моря к северу от реки Такемы состоят главным образом из лав и их туфов (биолитовый дацит), дальше тянутся полевошпатовые сланцевые породы и диорит. Тип берега кулисный. Действительно, мысы выступают один за другим наподобие кулис
в театре. Вблизи берега нигде нет
островов. Около мысов, разрушенных морским прибоем, кое-где образовались береговые ворота. Впоследствии своды их обрушились, остались только столбы — любимые места отдыха птиц.
С
острова Сахалин он перебрался
в Советскую (бывшую Императорскую) Гавань и уже оттуда спустился на юг вдоль берега
моря.
Прежде всего он старался найти такую речку, против которой
в море есть
остров.
При входе
в залив Ольги справа высится одинокая скала, названная моряками
островом Чихачева. На этой скале поставлена сигнальная башня, указывающая судам место входа. Но так как летом
в этой части побережья почти все время стоят туманы, то она является совершенно бесполезной, ибо с
моря ее все равно не видно.
Выход
в море сторожат три
острова, или, вернее, рифа, придающие бухте своеобразную красоту; один из них назван Устричным: очень крупные и жирные устрицы водятся на его подводной части.
Очевидно, благоприятствующими моментами для совершения побегов служат теплая погода, работа вне тюрьмы, ход периодической рыбы, созревание
в тайге ягод, а у поселенцев картофеля, затем
море, покрытое льдом, когда Сахалин перестает быть
островом.
На
острове, отделяемом от материка бурным
морем, казалось, не трудно было создать большую морскую тюрьму по плану: «кругом вода, а
в середке беда», и осуществить римскую ссылку на
остров, где о побеге можно было бы только мечтать.
В 1852 г. он был послан сюда Невельским, чтобы проверить сведения насчет залежей каменного угля, полученные от гиляков, затем пересечь поперек
остров и выйти на берег Охотского
моря, где, как говорили, находится прекрасная гавань.
Дикие олени распространены особенно на западном берегу северной части
острова; здесь зимою они собираются на тундре, весною же, по словам Глена, когда они ходят к
морю, чтобы лизать соль, их можно видеть
в бесчисленном множестве стадами на широких равнинах этой части
острова.
Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала
в другой. Таким образом с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как
море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится
остров. На
острове — старый, полуразрушенный замок.
Гляжу, а это тот самый матрос, которого наказать хотели… Оказывается, все-таки Фофан простил его по болезни… Поцеловал я его, вышел на палубу; ночь темная, волны гудят, свищут,
море злое, да все-таки лучше расстрела… Нырнул на счастье, да и очутился на необитаемом
острове… Потом ушел
в Японию с ихними рыбаками, а через два года на «Палладу» попал, потом
в Китай и
в Россию вернулся.
Если смотреть на
остров издали, с
моря, он должен казаться подобным богатому храму
в праздничный день: весь чисто вымыт, щедро убран яркими цветами, всюду сверкают крупные капли дождя — топазами на желтоватом молодом листе винограда, аметистами на гроздьях глициний, рубинами на кумаче герани, и точно изумруды всюду на траве,
в густой зелени кустарника, на листве деревьев.
Остров спит — окутан строгой тишиною,
море тоже спит, точно умерло, — кто-то сильною рукой бросил с неба этот черный, странной формы камень
в грудь
моря и убил
в ней жизнь.
Мреет даль; там
в тумане тихо плывет — или, раскален солнцем, тает — лиловый
остров, одинокая скала среди
моря, [
Остров Капри, площадью
в 10,4 кв. км; расположен у южного входа
в Неаполитанский залив (Тирренское
море).] ласковый самоцветный камень
в кольце Неаполитанского залива.
Утро, еще не совсем проснулось
море,
в небе не отцвели розовые краски восхода, но уже прошли
остров Горгону — поросший лесом, суровый одинокий камень, с круглой серой башней на вершине и толпою белых домиков у заснувшей воды. Несколько маленьких лодок стремительно проскользнули мимо бортов парохода, — это люди с
острова идут за сардинами.
В памяти остается мерный плеск длинных весел и тонкие фигуры рыбаков, — они гребут стоя и качаются, точно кланяясь солнцу.
В продолжение этого разговора офицеры выехали на обширную поляну, и пожар Москвы во всей ужасной красоте своей представился их взорам. Кой-где, как уединенные
острова, чернелись на этом огненном
море части города, превращенные уже
в пепел.
Живет где-то среди
моря, на безлюдном
острове,
в глубокой подводной пещере царь морских раков. Когда он ударяет клешней о клешню, то на поверхности воды вскипает великое волнение.
Царь Соломон не достиг еще среднего возраста — сорока пяти лет, — а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины.
В Ассирии и Финикии,
в Верхнем и Нижнем Египте, от древней Тавризы до Иемена и от Исмара до Персеполя, на побережье Черного
моря и на
островах Средиземного — с удивлением произносили его имя, потому что не было подобного ему между царями во все дни его.
— Он бросился с корабля
в море и утонул. Это случилось близ
острова Борнгольма.
Есть
остров в море, проклятый небесами,
Заросший вес кругом дремучими лесами,
Покрытый иссини густейшим мраком туч,
Куда не проникал ни разу солнца луч,
Где ветры вечные кипяще
море роют,
Вода пускает гром, леса, колеблясь, воют,
Исчадье мерзкое подземна бога там.
—
Море, — жгуче говорил он, — синее око земли, устремлённое
в дали небес, созерцает оно надмирные пространства, и во влаге его, живой и чуткой, как душа, отражаются игры звёзд — тайный бег светил. И если долго смотреть на волнение
моря, то и небеса кажутся отдалённым океаном, звёзды же — золотые
острова в нём.
Ключ и замок словам моим“; или — плюнув трижды и показав больному глазу кукиш, трижды шепчут: „Ячмень, ячмень, на тебе кукиш; что хочешь, то купишь; купи себе топорок, руби себя поперек!“
В заговорах от крови постоянно упоминается девица и шелк: знахарь сжимает рану и трижды говорит, не переводя духу: „На
море Океане, на
острове Буяне, девица красным толком шила; шить не стала, руда перестала“.
«Молчи! — угрюмо проворчал
в ответ на это Буран. — Зачем тебе здесь караул? Небось и без караулу не убежишь.
Остров этот большой, да дикой.
В любом месте с голоду поколеешь. А кругом
острова море. Не слышишь, что ли?»
«Слышь, как ревет? — обратился Буран к Василию. — Вот оно: кругом-то вода, посередке беда… Беспременно
море переплывать надо, да еще до переправы
островом сколько идти придется… Гольцы, да тайга, да кордоны!.. На сердце у меня что-то плохо; нехорошо море-то говорит, неблагоприятно. Не избыть мне, видно, Соколиного
острова, не избыть будет — стар! Два раза бегал; раз
в Благовещенске, другой-то раз
в Расее поймали, — опять сюда… Видно, судьба мне на
острову помереть».
А вокруг все замерло. Горный берег реки, бедные юрты селения, небольшая церковь, снежная гладь лугов, темная полоса тайги — все погрузилось
в безбрежное туманное
море. Крыша юрты, с ее грубо сколоченною из глины трубой, на которой я стоял с прижимавшеюся к моим ногам собакой, казалась
островом, закинутым среди бесконечного, необозримого океана… Кругом — ни звука… Холодно и жутко… Ночь притаилась, охваченная ужасом — чутким и напряженным.
В летнюю ночь 187* года пароход «Нижний Новгород» плыл по водам Японского
моря, оставляя за собой
в синем воздухе длинный хвост черного дыма. Горный берег Приморской области уже синел слева
в серебристо-сизом тумане; справа
в бесконечную даль уходили волны Лаперузова пролива. Пароход держал курс на Сахалин, но скалистых берегов дикого
острова еще не было видно.
В свете ж вот какое чудо:
Остров на
море лежит,
Град на
острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами...
За
морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
Остров на
море лежит,
Град на
острове стоит,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами...
Князь Гвидон зовет их
в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики
в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо
острова Буяна
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По
морю по Окияну
К славному царю Салтану...
В свете ж вот какое чудо:
Остров на
море лежит,
Град на
острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется
в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из
моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы
остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо
острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По
морю по Окияну
К славному царю Салтану...
Стоит там глубокое озеро да большое, ровно как
море какое, а зовут то озеро Лопонским [Лоп-Нор, на
островах которого и по берегам, говорят, живет несколько забеглых раскольников.] и течет
в него с запада река Беловодье [Ак-су — что значит по-русски белая вода.].
Поликрат прочел это и послушался своего друга. Он сделал вот что: был у него дорогой перстень; взял он этот перстень, собрал много народа и сел со всем народом
в лодку. Потом велел ехать
в море. И когда выехал далеко ва
острова, тогда при всем народе бросил перстень
в море и вернулся домой.
Географ рассказывал об
островах Средиземного
моря и о том, что добывается жителями этих
островов. Но мне не было решительно никакого дела до
островов вместе со всеми жителями и полезными ископаемыми, потому что мне порядком надоели эти
острова еще дома, когда Люда готовила меня к поступлению
в институт.
Наконец, во втором часу прошли высокий мрачный
остров Гогланд и миновали маленький предательский во время туманов Родшер. Там уж прямая, открытая дорога серединой залива
в Балтийское
море.